Сыщик Иван Путилин. Ритуальное убийство девочки . Роман Антропов

Сыщик Иван Путилин. Ритуальное убийство девочки
Ритуальное убийство девочки
Исчезновение семилетней девочки из поезда
  Грязный вагон третьего класса поезда, подъезжающего к губернскому городу Минску, был битком набит обычной публикой.
  Большинство ее состояло из евреев, так как Минск в то время был густо, почти сплошь заселен ими. Евреи -- преимущественно бедняки, не принадлежавшие к золотой еврейской буржуазии, а мелкие торговцы -- одеты были грязно, неряшливо, в свои тогдашние традиционные засаленные лапсердаки, в характерных суконных, а большей частью бархатных картузах, из-под которых длинными завитушками-локонами опускались пейсы. Некоторые из них дремали; другие, наоборот, вели оживленную беседу на своем быстром гортанном языке; третьи, закусывая селедками с булкой, апатично глядели в вагонные окна, за которыми мелькали поля, почти уже свободные от снега, так как стояла ранняя весна.
  Но среди еврейских пассажиров в этом вагоне третьего класса находились и трое русских: женщина, мужчина и девочка лет шести-семи.
  Женщина средних лет, понурого вида, одетая чисто, но бедно, сидела на одной лавке, по-видимому вся уйдя в свои тоскливые, грустные думы; мужчина -- высокий человек в черной шинели и фетровой шляпе с широкими полями -- на другой.
  Девочка, прелестный ребенок с вьющимися белокурыми волосами все время вертелась около женщины, лепеча своим тоненьким детским голоском:
  -- Мама! Мы скоро приедем?
  -- Скоро, скоро, детка! -- отрываясь от дум, отвечала мать, с невыразимой нежностью поглядывая на девочку.
  -- А мы поедем на лошадке? -- не унималась девочка.
  -- Да, да... -- рассеянно отвечала женщина. Прошел кондуктор.
  -- Сейчас Минск. Ваши билеты! -- громко провозгласил он.
  Теперь в вагоне началось то суетливое движение, какое всегда наступает при приближении поезда к крупным центрам его остановки.
  Одна лишь женщина оставалась покойно-равнодушной, не трогаясь с места и глядя тоскливым взором в окно.
  Укладываться ей, очевидно, было не надо, так как с ней не было никаких вещей.
  Поезд подошел к станции.
  Почти в ту же секунду испуганный женский крик прорезал гул суматохи:
  -- Женя! Женечка, где же ты?
  Некоторые из пассажиров остановились. Слишком уж много тревоги прозвенело в надтреснутом голосе женщины.
  Женщина в испуге металась по вагону, не переставая кричать все одно и то же:
  -- Женя, дитя мое, где ты? Господи... -- Лицо ее было искажено страхом, ужасом. Она, толкая всех, как безумная, бросалась в разные стороны вагона, заглядывала под лавки, выбегала на площадку, и ее крик становился все более и более отчаянно-страшным.
  -- Что такое? Что случилось? -- слышались возгласы пассажиров. -- Кого ищет эта женщина?
  -- А кто ее знает... -- недовольно буркали некоторые, не могущие, благодаря суматохе-давке, выбраться из вагона.
  А женщина выбежала уже на платформу, которая огласилась ее безумным воплем:
  -- Спасите! Помогите! У меня пропала дочь! -- Она, точно тигрица, заступила путь выходящим, простирая к вагону руки.
  К месту происшествия стали сбегаться досужая публика и пассажиры.
  Вскоре огромная толпа образовала тесный круг, в середине которого стояла женщина, ломая в отчаянии руки, с побелевшим, перекошенным лицом.
  Толпа шумела, глухо волновалась.
  -- Что? Что такое?
  -- Да вот у женщины что-то украли... Вещи какие-то.
  -- Неправда, не вещи, а дочь у нее пропала.
  -- С поезда упала.
  Нестройный гул толпы все усиливался.
  -- Господа, позвольте, позвольте... дайте пройти! -- раздался громкий голос жандарма.
  Появилось в полном составе все железнодорожное начальство станции.
  Страшное, нудное женское рыдание, переходящее в истерику, оглашало перрон вокзала:
  -- Ай-ай-ай! Ха-ха-ха!.. Дочка моя... Женечка!..
  -- Сударыня, ради Бога, успокойтесь! -- говорил женщине тучный жандармский чин. -- Вы объясните, что случилось? У вас, вы говорите, пропала дочь? Когда?..
  -- Сейчас... подъезжая... она была около меня. Я с ней сейчас говорила... вдруг хватилась -- ее нет.. В несколько минут... Ради всего святого, найдите мою дочь!
  И женщина, давясь слезами, умоляюще протянула жандарму дрожащие руки.
  -- Сколько лет вашей дочери?
  -- Семь... семь лет моей ненаглядной Женечке.
  -- Она выходила куда-нибудь? Вы не заметили этого?